В последнее время как-то не пишется сюда.. Вроде жизнь не стоит на месте, а вот расписывать сюда события нет желания. Надеюсь, что временно. Года 3 назад я так же вдруг разучилась писать бумажные письма с тех пор ни одного не написала. Хотя с парой важных для меня людей связь можно наладить только почтой. Хотя, с одним мы умудрились поругаться по переписке о_О другой приревновал и сам перестал мне писать. Одна девушка похоже всё-таки решилась на суицид. Единственный способ узнать это-написать письмо. Но я боюсь.. Вдруг так и есть, для родителей будет болью получить письмо на имя мёртвой дочери. Тот ревнивец тоже был любителем кромсать руки всем, что под них попадётся. *** плюс одна дырка. Теперь их очко, 21 интересно, сколько получится в итоге?)) Заметила, мы всё чаще гуляем впятером) почти банда ^^
Sopor Aeternus: Нарцисс 1. Фандом – Sopor Aeternus 2. Пэйринг – Анна Варни и… 3. Рейтинг – NC - 17 4. Жанр - ангст, AU 5. Комментарий - данный сюжет можно рассматривать, как AU, тем более что здесь даже нет указания на место, где все происходит. 6. Предупреждение – насилие, кровища, а также много вкусного. 7. Дисклеймер – все персонажи принадлежат сами себе, выгоду не извлекаю, описываемые события являются плодом больной фантазии автора.
- Ах, дорогуша, какая же ты красивая… - слова соскользнули с губ вместе с хищной змеей-улыбкой. Но в уголках глаз, обожженных этой красотой, выступили слезы. Мужчина, склонился над той, кого называл Богиней и, словно в трансе, следил за собственной рукой, гладившей ее волосы. - Такая красивая…- Он припал сухими губами к ее телу, и каждой клеточкой своей иссушенной ветром и солнцем кожи почувствовал исходящий от его Богини холод. Начал гладить, словно любимое дитя, умершее и так и не изведавшее родительской ласки, тщетно ожидая ответа. Ему отчетливо представилось, что прекрасное существо, чересчур крепко сжимаемое в руках,– его ребенок, нежно любимый, невинный, чистый. Его сердце словно сжали раскаленные докрасна тиски - настолько сильно он любил свою мертвую дочь. Намного сильнее, чем способна любить женщина.
Он восхищался телом, которое обнимал, желая сделать эту прекрасную, словно пришедшею из другого мира фигуру своей частью. И одновременно больше всего на свете он ненавидел именно Ее, своего ребенка – доказательство его мужской природы, росток, проросший из семени в земле, казавшейся мертвой. Его черные одежды почти скрывали уродливое, предназначенное не для жизни, но для существования тело. Он ненавидел и себя, а за что и сам сказать не мог.
Не любил себя столь же сильно, сколь любил Ее. Недостижимую, сильную, свежую, танцующую в одиночестве. Ему с болезненной резкостью представился ее танец - взмахи руки, сплетающие тени в изящный узор, легонько прикасавшиеся к бархатной темноте. Он пытался повторить ее движения, но выходило лишь не умелое подражание, трепыхание птицы на слишком сильном ветру. Оставалось лишь смеяться над собой – гусеница, пытающаяся повторить движения бабочки, уродлива и отвратительна сама по себе.
Как же он любил Богиню, она стала для него даже не иконой, на которой мог быть запечатлен ее лик, а идеалом, к которому ему не дано было придвинуться и на шаг. Она была младше его на четырнадцать лет, и в отличие от него в ней кипела жизнь, деятельная, созидательная. Раньше, но не теперь.Она шутила, обволакивая собой, словно ароматом дорогих духов. Она спорила о предметах искусства также легко, как и кокетничала. Она не звала никого с собой, но многие шли за ней. А он плелся отдельно, волоча свои одежды, готовый защищать свою любовь. Он готов был вонзить свои по-птичьему длинные когти в горло того, кто назвал бы Ее уродливой. Прекрасная, как первые лучи восходящего солнца или последние отблески догорающего заката.
Но разве не интереснее ли петь об уродстве, чем восхвалять красоту? Бывало, что он любовался собой, с удовольствием повторяя, какой же он некрасивый. Снова и снова убеждался в этом, глядя в мутную гладь старого зеркала. Иногда ему всерьез казалось, что он не увидит там своего отражения.
О, он хорошо понимал, насколько эгоистичен – он был хранителем, Цербером своей любви, и потому лишь он один мог погубить ее. Паук защищал бабочку от всех для себя и только ради себя. И, казалось, что из круга Дочь-Возлюбленная-Часть себя не вырваться. Он хотел обладать, уложил Ее на гладкий пол, не давая своей Королеве открывать глаз. Она могла бы проснуться в нем, но ее Цербер слишком хорошо вжился в роль мужчины. И хотел, что его ребенок лежал под ним, крепко сжатый паучьими лапами своего отца.
Она была обнажена, потому что он был уверен, что столь совершенное тело не должно скрывать ничто. Одежда скрывает грех, а разве может быть греховным ребенок? Он стал целовать спутанные пряди ее волос, мягкие, источающие цветочный аромат. А его волосы? Это аромат смерти…
Ее губы, скулы, лоб, белоснежные фарфоровые, шея, грудь с маленькими сосками – его язык жадно, требовательно ласкал покорное безропотное тело. Ему нравилось, что такая красавица принадлежала ему. Еще не много и это стало бы поводом для гордости.
Он скинул с себя лохмотья, похожие на рубище священника и остался обнаженным в пугающем несоответствии с Ею.
Зачем хотел он хотел осквернить собственную дочь?
Он просто хотел доказать всем и самому себе, что идеалов не существует.
Он вовсе не был бесполым, как многие думали. Смеясь над людской наивностью, прятал ненавистное мужское естество под своим рубищем.
Его мужская природа живо откликалась на красоту, лежавшей перед ним фигуры. Она не живая, нет. Из фарфора ли, изо льда ли…А внутри Она также холодна, как и снаружи. Непонятная, заставляющая задыхаться резким высокогорным воздухом, пропитанным снегом и инеем. И прямо в этом воздухе распускались цветы.
Цветы зла? Он двигался, закрыв глаза, потому что не мог наблюдать со стороны. Лучше вообще не видеть – он же так хотел Ее. Ее для себя. Себя в Ней.
Снежинки – она царапают палитрой цветов, от розового до фиолетового, яркими лучиками-лезвиями, а потом их становится так много, что хочется закричать. Слишком много. Пространство сжимается под таким напором, они кружатся все быстрее и быстрее, просачиваются холодными змейками под кожу, слепят глаза, забираются в нос, сковывая дыхательные пути.
Они, словно черви, пожирающие изнутри. Это совсем не то, что заниматься любовью с живым. Он – черви. Она – снежинки. Но мертвы они оба.
Он понимает это в тот самый момент, когда лишается способности видеть из-за кружащейся в снежном вальсе смерти. Он выкрикивает свое имя.
Потому что священен тот, кто породил на свет прекрасное создание, лежащее под ним. Боги любят, когда им поклоняются.
Ему вспоминаются снежинки. Внезапно он понимает, что и у нарциссов белые лепестки. А. Могут. Ли. Они. Резать. Усмехается. Не пори чушь. Всего лишь цветы.
Осталась еще одно дело. Остался последний способ соединиться с Ней. Он никогда не задумывался о таком раньше…
Он так хотел быть ею…Он так искаженно любил Ее и так самозабвенно ненавидел себя – стоит лишь изменить полярность этой любви-нелюбви и появится Она. Словно в насмешку над, тем, кто всегда будет в Ее тени.
Его ногти без труда вошли в Ее горло. Хлынул фонтан алой горячей крови, попавшей ему на лицо, и полностью окрасившей его руки. Кисти теперь казались одетыми в красные перчатки, похожи на перчатки средневековых палачей, кровь продолжала струится и Он мог бы поклясться, что та переливается, поигрывая радужными всполохами. Она была горячей как само солнце, хоть и текла внутри мертвеца.
Он разодрал ее горло – раздвинул жутковатое зияющее отверстие, затем с усилием оторвал ее плоть самого края, несмело поднес ко рту. Удивление еще не покинуло палитру его эмоций – и он поражен был тем, что умеет еще чего-то бояться.
Он почувствовал едва-едва слышимый аромат, который никак не смог квалифицировать. Так пахла убитая богиня, плоть которой он отправил в рот. Затем, раздирая горло, с жадностью голодающего и благоговением праведника, он начал проглатывать куски больше и больше. Он стал нечеловечески силен, настолько, что запросто отрывал куски восхитительной белой плоти, заталкивая их в рот и тут пожирая. С каждым куском он становился все сильнее, одурманенный надеждой соединиться с Ней. Ошметки кожи окружали его трапезный стол и, сидя в луже крови, он сдирал ее с новой порции мяса. Все его тело было вымазано в крови – а он наслаждался, вынимая из разорванного живота кишки своего ребенка. Точно средневековая графиня, купавшаяся в крови девственниц для сохранения молодости и своей цветущей, подобно вишневым деревьям, красоты. Его покинули все чувства кроме запредельного желания обладать.
Он сумел почти невозможное - от хрупкого тела Богини не осталось почти ничего. Ошметки кожи, вырванные из Ее лона внутренности и кости, кое-где переломленные пополам. И если бы было можно, он пожрал бы и их, чтобы ничего не осталось от Любимой, чтобы никто больше не увидел свет, исходящий от Нее.
Ему показалось этого мало – он принялся подбирать клочки ее разорванной им же кожи, запихивать их в рот, глотать, не жуя. Слизывать ее кровь с кафельных плит пола … И когда безумие достигло предела, а от Нее не осталось и следа, он вдруг понял, что остался один. Облизывая соленые, вымазанные кровью губы, он отчетливо представил себе, что будет делать один, одержимый Ею. А значит самим собой, ведь теперь она стала его частью.
Свершился некий Страшный Суд в отдельной взятой вселенной. И новое божество было спокойно.
Он пожрал себя, ведь она – была Его частью еще раньше. Сказать точнее – она была им. Это был некий апогей одновременной любви и ненависти к себе, настолько сильной, что уничтожили прежний мир, воссоздав новый из крови и спермы Его.
Он не смог примириться с самим собой, существующим в вакууме, куда редко-редко попадают солнечные лучи. Но теперь, вглядываясь в зыбкую гладь зеркала – он видел отголоски ее черт, редкие мазки красной акварели, на черной до боли знакомой картине. Она неизменно улыбалась – живая, артистичная, непорочная. Такая, какой он любил Ее. Сама мысль о том, что такое чудо поселилось в нем, приводила его в восторг, и он ронял слезы. Потому, что она так и не успела научить его радоваться…
И каждый раз, встречая ее По Ту Сторону, там откуда лилась музыка его песен, он обещал подарить Ей нарцисс.
С белыми лепестками. Лепестками-снежинками. Непорочными, как сама смерть.
Черт,а это приятно, когда по тебе рисуют кисточкой ^_^ прям взаимная идилия получилась, даже странно. И круто, оказалось, что нет больше негатива и недопонимания.
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
Только вчера подумала, что мне давно не снилась всякая пошлятина, КРОВЬ КИШКИ НАСИЛИЕ ВСЕМПИЗДЕЦ, как пожалуйста, такой вот добрый сон с утра, еще и со знакомыми лицами ахаха =D вчерашний хентай на нём явно сказался, другие элементы тоже вполне объяснимы.. Само место действия, я была там год назад, кухонный нож(правда ненормально длинный) валялся на днях у компа(зачем? :duma вопрос только, откуда блондинка? Хотя, не важно)
Ненавижу железные десятки! В последнее время нереально нормально положить деньги на телефон, приходится бегать и разменивать >.< *** смотрела сегодня забавный хентай.. Чувак пытался-пытался удовлетворить девушку..и умер от усердия бедненький)
С пирсом на теле наконец покончено. С 4й попытки доделала всё, что планировалось, ура! теперь с чистой совестью и чувством исполненного долга можно переходить к ушам.. Бррр.. Для меня самый неудобный и неприятный пирс. И пора познакомиться с каким-нибудь татуировщиком хм..хотя одно знакомство было.. И меня очень впечатлили его руки, все просто сплошь покрытые разными шрамами. Но отбросим фетиши. Хочется познакомиться с нормальным татуировщиком, который на мне такую сетку не сделает. Хочется уже поскорее сделать няшек на плече и звездочки (которые никто не любит ХD) да, и шрамирование.. И парочку микродермалов ^_^ бодмод затягивает
Здравствуй, муза! ^^ сделали долгожданный фотосет, запланированный еще аж в конце зимы-начале весны.. Или даже раньше. Появились идеи для парочки новых, всё необходимое есть, надо воплощать ^^ Мне тут сказали, что я загорела. И это тоже хорошо, этим летом почему-то захотелось загар, легкий конечно же, не "куриный" Осталось довести до приличного уровня индастриал дэнс и будет вообще замечательно. Правда в такую погодку это довольно выматывает, после пары песен уже дико жарко, но зато такой кайф. Мне нравится танцевать))
"Романтика апокалипсиса" - комикс от русского художника из Канады Vitaly S Alexius. Родился он в Новокузнецке в 1984 году. В 1997 он перебрался в Канаду, в город Торонто, где сейчас живет и работает (не помню откуда утащила)
Идеальная ночь, чтобы смотреть на звёзды.. Даже в центре из окна видно много созвездий, а если оказаться сейчас на крыше 25й или где-нибудь за городом, подальше от огней *_* Еще и так тепло.. Тупо конечно, но хочется просто уехать в одного куда-нибудь на полякова, в поля, упасть на траву и лежать так до утра, смотреть на небо, слушать ночь, шелест травы, ветер, ночные запахи.. Потом на 1м автобусе домой, спаааать.. Потом будет, что вспомнить ^^
Сижу, разбираю часы.. Одна пружина благополучно извлечена. Про вторую я всё время думала "надо не забыть, надо не забыть, придержать, чтоб в лоб не отскочила". Конечно же! В один прекрасный момент я про неё забыла отлетела она, к счастью, в телефон, причем с таким свистом, что мне как-то не по себе стало.. Повезло просто, что она не по горлу полоснула, хотя вполне могла, я как раз сидела, склонившись на таком уровне. Сначала-то я просто повела бровью, типа "О_о однако..", а потом уже подумала "блеать О_О". Зато теперь есть нужные детали. Ножовку по металлу и суперклей в руки и вперёд! руки правда маслом воняют теперь.. Пойду перебивать этот аромат ацетоном XD *** в доме напротив вопит ребёнок. "Мне бооольно, больно! Ааа" и мамаша видимо(или тетка) "Ты еще не знаешь, как бьют по-настоящему!" О_О
Диета "меньше жрать, больше кофе" конечно даёт результат.. Но не совсем тот. Я злая, голодная, голова болит. Наверное, стоит всё-таки поесть. Как в той фишке из инета. ЖРАТЬ ЖРАТЬ КОЛБАСА КОТЛЕТЫ ПЕЛЬМЕНИ! Последние как раз есть в холодильнике эхх.. И шоколадку тоже надо слопать, а не то голову кому-нибудь откушу точно.
Кота у меня больше нет с 96 года с нами жил, довольно долго для домашнего кота. Не знаю, когда теперь еще кого-нибудь заведу. В ближайшее время так точно нет. Вообще всегда хотела гладкошерстного черного-черного кота, с зелёными глазами. У одного друга как раз был такой. Забавно, кот чужих вообще не подпускал к себе, а ко мне сам пришел первый. Интересно, живой ли он сейчас?.